Сказка о Пете, толстом ребенке, и Андрюше, который тонкий...

Фото: Кадр из фильма

Пьеру в зачине романа 19 лет. Близорукий телок на веревочке.

Двадцатишестилетним вступает в игру князь Андрей, чьи планы реформ - обычное прожектерство неофита. Кто ж в молодости не обустраивал Россию.

Наташе и вовсе 13.

Прочие легко и без натуги отзываются на Бориньку, Машу, Николку. Их бравада, повесничанье, амбиция поперед амуниции, обиженная дрожь губ и нетерпеливое ерзанье в седле - от очень и очень малых лет, а не от наивности, граничащей у взрослых исполнителей с идиотизмом. Ибо всех их полвека играют степенные состоявшиеся дамы и господа весьма весомых годов. Бондарчуку в роли Пьера 45, Генри Фонде 51, и потерянность юноши во взрослой интриге выходит у них ненатурально. Андрей у почти сорокалетних Тихонова и Феррера слегка засиделся в адъютантах. «Поцелуйте куклу», - просят половозрелые тети в травестишных панталончиках.

Том Харпер же увидел в романе то, что полстолетия игнорировали наши и забугорные постановщики, - хронику взросления отпрысков лучших дворянских фамилий. Его артисты - мальчишки-девчонки времен первого дыхания Пол Дано (Пьер), Джеймс Нортон (Андрей), Джек Лауден (Николай), Лили Джеймс (Наташа). Завтра грянет труба войны, и все их стыдные эскапады, спешные женитьбы, напрасные слова станут лишь прологом жизни и судьбы в годину национальных испытаний.

Вдвойне существенно, что княжна Марья списана автором с родной маменьки Марии Волконской, а Николай Ростов - с собственного отца графа Толстого. А стало быть, великая эпоха дана не глазами постороннего, а через восприятие его вымышленных дядьев - ибо выходит, что Андрей - мамин брат, а Пьер ближе к финалу женится на отцовской сестре Наташе. Что неизбежно прокатывает весь каток национальной истории непосредственно по Ясной Поляне и ближним вотчинам, а всех действующих лиц превращает в разной степени родню и свойственников.

Бескрайнюю даль свободного романа Харпер прессует в блоки параллельно происходящих событий - искусно рифмуя становление центральных характеров с положением России на фронтах наполеоновских войн.

Первая серия - аккордное возвышение: Пьер наследует титул, Андрей взят в Ставку, Николай в полк, а Россия ввязывается в безоглядную свару с первой республиканской армией планеты.

Серия два - стыдное тщеславие: Пьер упивается браком, Андрей алчет славы, армия наступает с неудобных позиций, все разгромлены.

Третья - унижение: нелепая дуэль, позорный мир, скандальный проигрыш диких сумм.

Четвертая - соблазн: затишье перед бурей, расстройство желанных браков Николая с Соней и Андрея с Наташей, общий

отъезд в деревню - Пьера за совершенствованием, Андрея за благоустройством, Николая от нужды.

И в тот чудный миг, что мальчики заматерели, научились считать ресурс, выбирать позицию, сражаться не в чистом поле ради славы, а резать врага на коммуникациях, а девочки напитались достоинством, верой и непреклонностью, - «двенадцатого в ночь форсировали Неман нежданно бонапартовы войска», а Харпер, безупречный в воплощении мысли семейной, пробил дно мыслию народной.

Толстой рисовал битвы беспорядочным месивом сабель-ядер-киверов, дабы показать, что триумф свершен не полководческим талантом, а Божьим промыслом и совокупной волей оскорбленного народа.

У Харпера беспорядок и вакханалия даны ради беспорядка и вакханалии. Отказ полка от водки и облачение в белое в канун битвы - исключены, опустевшая, брошенная и вымершая Москва, помянутая у Толстого пятижды, - не показана, бузящие крестьяне смеют гавкать, что под французом будет лучше, потому что он даст землю и волю (что?!). Андрей при смерти возлюбляет французского врага - за вычетом его же прежних слов, что в этой войне следует пленных не брать, потому что враг пришел разорить твой дом и убить родню. Очевидно, верхушке BBC духовный рост героев видится в христианском смирении - тогда как князь Андрей протягивает руку Анатолю, а Пьер Долохову не ради гандизма-пацифизма, а как братьям в смертельной драке с Антихристом. Забыть распри и рвать гадину - вот наш ответ нашествию, признать который англичанам не дано, потому что придется славой делиться: отчего б и не разбить злодея при Ватерлоо, когда он потерял в России полмиллиона штыков?

И все равно первые две книги экранизированы столь безупречно, что зачеркивать постановку было бы несправедливым. Но именно блестящее начало подводит к главной и невозможной для чужака толстовской мысли: все молодецкое бахвальство, пошлые браки, дурацкие дуэли, карты, медведи, адъютантство, нелепицы и несуразицы ведут личность к твердости и последнему знанию: а вот теперь, ребята, вы нас никак не поломаете.

Чтоб иноземец признал за русскими такое?

Да ни в жизнь.

Особенно если начал снимать в мирном 2013-м, а заканчивал два года спустя.