Приказывал ли Сталин зарезать Фрунзе?

Михаил Васильевич Фрунзе в своём рабочем кабинете.

Судя по состоянию исторической памяти нынешних молодых поколений, сегодня не то, что школьники или студенты, а даже многие сорокалетние вряд ли вам скажут, кто такой Фрунзе. В крайнем случае - «что-то слышали». Ну а тот, кто «ничего не слышал», может легко залезть в википедию, из которой узнает, что Фрунзе - революционер, советский государственный и военный деятель, один из наиболее крупных военачальников, военный теоретик. Он был Народным комиссаром по военным и морским делам СССР (по-современному - министром обороны страны). Возглавлял он военное ведомство в 1925 году всего лишь 10 месяцев, но даже за это время успел провести радикальную реформу армии. Жизнь Фрунзе - это роман с захватывающим сюжетом, главный герой которого дважды приговаривался к смерти, но избегал ее с революционной прытью. Не смог избежать ее лишь в 1925-м. Причина смерти Фрунзе до сих пор остается предметом споров политиков, историков, писателей, судмедэкспертов. Существует версия, что смерть выдающегося военачальника не была случайной, а якобы «была организована Сталиным», дабы сжить со света конкурента. Кстати, версий смерти Фрунзе много. Московский юрист, медэксперт и по совместительству историк Виктор СЕНЧА много лет изучал их. И к каким же выводам пришел? Об этом он и рассказывает в своем материале.

1925 ГОД...

«В ночь на 31 октября от паралича сердца умер после операции председатель Реввоенсовета СССР Михаил Васильевич ФРУНЗЕ.

Союз ССР потерял в лице умершего опытного, закаленного в революционной борьбе вождя революционного народа, потерял борца, который всю свою жизнь, от подпольного кружка до ожесточенных боев в гражданской войне, был на самых опасных и передовых постах.

Армия и флот потеряли одного из лучших знатоков военного дела, организатора вооруженных сил Республики, непосредственного руководителя победы над Врангелем и организатора первого победоносного удара против Колчака.

В лице покойного сошел в могилу виднейший член правительства, один из лучших организаторов и руководителей Советского государства…»

Из Правительственного сообщения. «Известия», 1 ноября 1925 г.

Когда речь заходит о гибели Кирова, то непременно добавляют: «злодейски убит»; о Дзержинском – умер от «грудной жабы». А если о Фрунзе – «врачи зарезали». И это стало чуть ли не официальной версией. Теория заговора «сталинских опричников», согласно которой, генсек и его окружение сознательно «положили под нож» заклятого конкурента, сегодня одна из основных. И её сторонников больше чем достаточно.

Однако есть и другая точка зрения: ни Сталин, ни его окружение не имеют к этой трагедии никакого отношения.

С годами смерть прославленного военачальника, обрастая слухами и домыслами, превратилась в одну большую Тайну, сложенную из многочисленных мифов. Попытаемся разобраться в них.

СТРАННЫЕ СЛУЧАЙНОСТИ

Итак, миф № 1. Сталин ненавидел Фрунзе, ища случая расправиться с ним. Большинство исследователей склонно рассматривать прямую взаимосвязь между неожиданной кончиной прославленного полководца и «странными случайностями», которые имели место незадолго до смерти Фрунзе.

Двадцать пятый год выдался для Страны Советов достаточно напряжённым. В январе был освобождён от должности наркомвоенмор Троцкий. Льва Давидовича лишают реальной политической власти. Его место занял Михаил Фрунзе. Поговаривали, этот пост красному военачальнику достался не так просто. Не секрет, что у Сталина был свой кандидат в это кресло – Клим Ворошилов. А вот за Фрунзе ратовал Григорий Зиновьев. Пришлось договариваться. Генсек наверняка понимал: Григорий Евсеевич – не тот человек, с которым можно было не считаться. Как-никак хозяин Петрограда и председатель Исполкома Коммунистического интернационала. Так что, как ни крути, как-то договариваться надо было. Поэтому Фрунзе – так Фрунзе. А замом его пусть будет Клим…

И вот после этого начинается череда непонятного – то ли случайностей, то ли преднамеренных закономерностей.

В марте 1925 года по пути из Кремля домой умирает председатель ЦИК СССР Нариман Нариманов. Официальное заключение – от сердечного приступа.

Через каких-то три дня, 22 марта, из Тифлиса в Сухум вылетел самолёт «юнкерс», на борту которого находились первый секретарь Закавказского крайкома РКП(б) тов. А. Мясников (Мясникян), председатель Закавказского ГПУ Могилевский и уполномоченный наркомата почт и телеграфов (в прошлом известный чекист) Г. Атарбеков. В Сухуме эти люди должны были встретиться с Троцким. Через десять минут после взлёта самолёт загорается и падает; всё высокие чиновники погибают. Троцкий обвиняет в диверсии меньшевиков.

В июле того же года Фрунзе попадает в автомобильную аварию. Дело как-то быстренько замяли, тем более что наркомвоенмор (ставший к тому времени ещё начальником военной Академии РККА) отделался всего лишь ушибами и синяками. Но за границей русские эмигранты сообщают, что на жизнь наркома было совершено самое настоящее покушение в стиле канувших в Лету народовольцев – с «адской машинкой», заложенной в вагоне-ресторане поезда, в котором ехал Фрунзе. Покушение сорвалось якобы по причине неисправности часового механизма. После этого Фрунзе ещё дважды попадёт в автомобильную аварию.

27 августа в американских дебрях таинственным образом погибает бывший заместитель Троцкого Эфраим Склянский. Как выяснилось, известный чекист и бессменный соратник Льва Давидовича утонул в одном из озёр в штате Нью-Йорк. В «Известиях» от 29 августа 1925 года были напечатаны подробности гибели Склянского.

Михаил Васильевич Фрунзе.

Пока в Америке лодки топили людей, в Москве их давили паровозы. Через сутки после гибели Склянского под колёсами паровоза гибнет некто В. Павлов – старый соратник Фрунзе, товарищ по их совместной работе в Иваново-Вознесенском губкоме, ставший с годами преданным сторонником Троцкого. А 3 сентября уже сам Фрунзе попадает в очередную автомобильную аварию. Невольно возникает мысль: не многовато-то «случайностей»?

Но всё это мелочи в сравнении с тем, что произошло в начале августа 1925 года. Под Одессой был убит легендарный Григорий Котовский. Человек, с которым Михаила Фрунзе связывали особые отношения.

Комбрига застрелил его ближайший соратник, некто Мейер Зайдер, по кличке Майорчик. Бывший сутенёр, которого после Гражданской войны Котовский почему-то приблизил. Впрочем, сам выходец из криминальной среды, Григорий Иванович не чурался окружать себя довольно тёмными личностями, порой отпетыми уголовниками. Майорчик быстро стал в вотчине Котовского начальником ВОХРа Перегоновского сахарного завода под Уманью.

На допросах Зайдер путался. Да, это он убил Котовского, заявлял Майорчик. Но когда следователи задали, казалось бы, самый простой вопрос: по какой причине тот застрелил человека? – начинался… бред. То он называл причиной личную неприязнь и зависть к карьере убитого, то вдруг начинал говорить, что Котовский якобы не давал убийце расти по службе, всячески унижая. Потом неожиданно появилась версия о том, будто старого приятеля он убил… из ревности. Однако опять на простой с виду вопрос: из ревности к кому? – чекисты так и не получили ответа (завертевшийся волчком Зайдер так и не смог придумать предмет своей ревности).

И всё же случившееся с Котовским вряд ли можно было назвать случайностью. И очень уж сомнительно, что прославленного «бессарабца» застрелили на «романтической почве». История крайне тёмная. И выглядит как явное устранение неугодного – вышедшего из повиновения военного и чиновника в одном лице. Причём – самого высокого ранга. Ликвидация комкора Котовского напоминает устранение некой важной шестерёнки огромного механизма, которая, заржавев, со временем стала давать сбои, норовя остановить весь слаженный механизм. И когда изношенность оказалась настолько существенной, возникла необходимость её заменить. Раз и навсегда.

Ни для кого не было секретом, что новый наркомвоенмор Фрунзе всегда благоволил к Григорию Ивановичу (как-никак оба «бессарабцы»!) и всячески помогал ему в карьерном росте. Тогда же, в двадцать пятом, появились слухи, что Фрунзе хочет сделать своим заместителем именно Котовского. И роковые выстрелы якобы прозвучали аккурат перед назначением последнего на новую должность. Кто знает, какой бы сложился тандем Фрунзе-Котовский, если бы не тот «убийственный год», как назвал его Авель Енукидзе. Но случилось – как случилось. Сначала застрелили Котовского, менее чем через три месяца не станет Фрунзе.

Незадолго до операции в больницу к Михаилу Васильевичу приедут Сталин и Микоян. Однако их к больному не допустят. Сталин попросит у профессора Розанова листок бумаги – написать Фрунзе записку. Тот подаст свой личный бланк. Именно на нём, бланке доктора Розанова, генсек напишет: «Дружок! Были сегодня в 5 ч. вечера у т. Розанова (я и Микоян). Хотели к тебе зайти – не пустил, язва. Мы вынуждены были покориться силе. Поскучай, голубчик мой. Привет. Мы ещё придём, мы ещё придём... Коба».

При всех перипетиях сложной политической интриги середины двадцатых имелся один немаловажный момент: Сталин двадцатых ещё не был тем Сталиным, который будет восседать на Троне через десять лет. Однако именно эти перипетии и сформируют того безжалостного генсека, осмелившегося замахнуться на соратников палаческой секирой. Поэтому те, кто настаивает на сталинском «заказе» в отношении Фрунзе, изначально неправы. Хотя бы потому, что генсек в те годы не тронул даже Троцкого. Даже его, заклятого врага системы, которую выстроила Советская власть; недруга государства, возглавляемого лично им, Хозяином.

Советую ещё раз пройтись глазами по сталинской записке, оставленной им для Фрунзе во время последнего посещения соратника. Думайте, как хотите, но это самое что ни на есть доброе, искреннее письмо. Письмо друга, но никак не убийцы. Между Сталиным и Фрунзе были если и не вполне доверительные отношения, то, по крайней мере, товарищеские.

Может, кто-то мог расправиться с Фрунзе, минуя Сталина? Нет, не мог. Не имел на это права. И не посмел бы. Ни Будённый, ни Ворошилов, ни кто-либо ещё. С другой стороны, Будённый покойному был больше другом, нежели смертным врагом: как-никак бок о бок воевали с белыми генералами, насаждая в стране большевистскую власть. Да, придерживались иных мнений в вопросе линии партии (Фрунзе больше склонялся к Зиновьеву), – так что ж с того, не убивать же друг друга?! На то и соратники, чтобы помогать «заблудшим товарищам».

М. В. Фрунзе с детьми.

НА ОПЕРАЦИОННЫЙ СТОЛ - ПО ПРИКАЗУ?

Миф № 2. У Фрунзе было крепкое здоровье, а на операционном столе он оказался исключительно по воле Сталина и кремлёвской верхушки.

Прошедший тюрьмы, каторгу и ссылки, едва избежавший петли по приговору суда, Фрунзе был серьёзно болен: беспокоила старая язва двенадцатиперстной кишки. Как рассказывал сам, «ужасный чёрный хлеб и кислая капуста», которыми питался в тюрьме, сделали своё дело. Правда, знали об этом далеко не все – лишь узкий круг большевистских соратников. А ещё – члены семьи и ближайшие друзья. «Товарищ Арсений» (партийная кличка, оставшаяся с дореволюционных времён) себя совсем не жалел. Даже став военачальником, Фрунзе никогда не придавал должного значения мелочам, к коим относил и собственное здоровье. А если и лечился, то урывками, от случая к случаю. Во власти докторов оказывался, лишь когда прижимало по-настоящему – в случаях желудочно-кишечного кровотечения. С годами такое случалось всё чаще и чаще.

Однажды кто-то подсказал ему попробовать раствор соды. Белый порошок оказался спасением. Отныне невинная с виду пудра заменила сахар, кашу и даже курево. Сода прекращала мучения, правда, ненадолго. Хотя, не будь её, пришлось бы ещё хуже.

В мае 1917 года при встрече Фрунзе с Лениным на Всероссийском съезде Советов крестьянских депутатов в Петрограде Ильич спросил:

– Неважно выглядите, батенька. Болеете?

– Да нет…

– Понимаю, каторга – не сахар, – вздохнул Владимир Ильич. – Не мне вам рассказывать. Ничего, подлечим…

Как вспоминали соратники, в годы Гражданской войны командарм на фронте порой был вынужден принимать подчинённых лёжа на кушетке, установленной прямо в кабинете. Такое мог себе позволить лишь очень больной человек. После взятия Крыма, начались желудочные кровотечения. Слишком велики оказались переживания, связанные с действиями особых отделов на территории полуострова. Вместо амнистии, которую командующий Южным фронтом громогласно обещал поверженному противнику, всё обернулось кровавой расправой. По мнению предреввоенсовета Республики Троцкого, Крым в 1920 году представлял собою некую «бутылку», куда стекались массы «классово чуждых» элементов. А ещё Лев Давидович однажды высокопарно заявил: ноги моей в Крыму не будет, пока там останется хоть один белогвардеец. Поэтому расстреливали не только бывших военных, но и гражданских, принадлежавших к так называемому «чуждому элементу».

Так, в Ялте чекисты не пощадили парализованную княгиню Барятинскую: расстрельщики уволокли пожилую женщину в печально известную «Багреевку» прямо на инвалидной коляске. Вместе с княгиней расстреляли её беременную дочь и зятя. На бывших царских офицеров по распоряжению Бела Куна и Землячки даже не стали тратить патроны – топили в море, связав по несколько человек…

С годами болезнь Фрунзе из-за отсутствия хорошего лечения приобрела тяжёлый, запущенный характер. Язва заметно прогрессировала, постепенно переходя в самую неблагоприятную, калькулёзную, форму. Последняя чрезвычайно коварна – она смертельно опасна. Прежде всего, из-за осложнений в виде желудочно-кишечных кровотечений. Совсем худо, когда язва начинает, угрожая непроходимостью, деформировать кишечник. В случае с Фрунзе было «совсем худо».

Командарм на фронте.

Действительно, вопрос о направлении Фрунзе на операцию обсуждался на Политбюро. В те годы так было принято. В приказном порядке отправляли на лечение Дзержинского, Ногина, Цурюпу и прочих «номенклатурщиков». Выделение денег на лечение за границей (в том числе – и членов семей) тоже обсуждали, это было принятой практикой. Заботились о состоянии здоровья и тов. Фрунзе; поэтому перед операцией ему были назначены серьёзные консилиумы в составе ведущих специалистов страны. Всё это лишь указывает на то, что большевистские соратники друг к другу относились трепетно.

Фрунзе – не «один из»: он в обойме самой высокой кремлёвской номенклатуры. Отправляясь на серьёзную хирургическую операцию, наркомвоенмор оставлял важный государственный сектор – оборону, вынужденную, пусть и на время, оказаться без начальника. Операция – не поездка на курорт: всякое могло случиться, в том числе – непредвиденное. И члены Политбюро это прекрасно сознавали. Поэтому причиной обсуждения состояния здоровья Фрунзе соратниками явилось как раз желание избежать трагической неожиданности, покончив с болезнью прежде, чем она расправится с их товарищем. По крайней мере, тогда вожди ещё открыто друг друга не истребляли.

В 1916 году Михаил Фрунзе перенёс операцию аппендэктомии. Операция прошла неудачно – с осложнением: послеоперационный ограниченный перитонит. Язвенная болезнь и спаечный процесс, развившийся после аппендэктомии, со временем стали для Михаила Васильевича источником невыносимых страданий.

В сентябре 1925 года с Фрунзе произошла ещё одна неприятность – он вновь угодил в автомобильную аварию. В результате, был не только травмирован, но и пережил сильный стресс. Хорошо, что обошлось без переломов. Всё это приведёт к тому, что у наркома случится очередное кровотечение, по причине чего Фрунзе вновь очутится в объятиях кремлёвских докторов.

На этот раз врачи не на шутку обеспокоятся: случись что с пациентом, перед ЦК не оправдаешься, всем не сносить головы! Прописали постельный режим, назначили лечение. А сами уже подумывали об операции. И три серьёзных консилиума с привлечением «светил» самого высокого уровня – полное тому подтверждение. Последний консилиум вынес окончательный вердикт: оперировать.

ТАЙНЫ ДВУХ ИСТОРИЙ

Миф № 3. Истории болезни М. В. Фрунзе никогда не существовало, этот документ – чистой воды фикция, направленная на умышленное сокрытие истинной картины трагедии, ибо целью тех, кто лечил военачальника, было не излечить, а залечить больного. Поэтому, даже если таковая когда-либо и существовала, то уже давно уничтожена.

История болезни М. В. Фрунзе – не выдумка: она существует.

«История болезни № 532» находится, как и следовало ожидать, в архивных недрах бывшего 4-го Главного Управления при Минздраве СССР. Правда, добраться до неё не так-то просто, хотя при определённом желании всё-таки можно. По крайней мере, мне удалось. За что безмерно благодарен сотрудникам архива, не отказавшим мне в этой просьбе.

Кривотолки появились не на пустом месте. Дело в том, что из всей пишущей братии странички этого документа листал разве что В. Д. Тополянский. Остальные либо ссылаются на него, либо ещё на двух-трёх специалистов. Причём большинство «авторитетных» источников к медицине вообще не имеет никакого отношения. Между тем было бы большой наивностью полагать, что историки не докопались до фрунзенской истории болезни. Докопались. Однако наткнувшись с первых же шагов на латинские обороты, многие начинали понимать, что без знания медицинской специфики самостоятельно не разобраться. Например, завидев на титульном листе диагноз: «Ulcus duodeni?», – разочарованно качали головами. Хотя для врача латинское написание язвы двенадцатиперстной кишки является самым обычным делом. А вот знак вопроса может указывать на то, что перед операцией врачи, возможно, сомневались, с чем имеют дело – с язвой или онкологическим процессом? Поэтому исследователи-историки долгие годы старательно обходили достаточно трудную для них медицинскую загадку.

М. В. Фрунзе c сослуживцами.

Следует заметить, что после смерти Михаила Фрунзе останутся две истории болезни. Случай, по сути, уникальный. Одна – как у всех, медицинская, где свои записи оставят именитые светила того времени. Другая – художественно-литературная, подаренная в наследство потомкам известным в двадцатые годы советским писателем Пильняком. И эта литературная история болезни даже будет иметь своё название – «Повесть непогашенной луны».

Борис Пильняк был не просто писателем. Он считался своего рода Есениным от прозы, наиболее обласканным властями Страны Советов «литературным гением». Ему позволялось многое. Например, писать что угодно и про кого угодно; не говоря уж о том, что мог запросто ездить по заграницам – к великой зависти большинства собратьев по перу, для которых подобные разъезды считались непозволительной роскошью.

Но только не для Пильняка. Ведь он был молод, чертовски талантлив и до умопомрачения нагл. Иначе не настрочил бы то, что настрочил. «Настрочил» – выражение некоторых видных деятелей ЦК, страшно возмущённых «опусом» после его прочтения (насчёт «опуса» – словечко опять же из недр Политбюро).

«Повесть непогашенной луны», опубликованная в пятом номере журнала «Новый мир» за 1926 год, читали много, жадно, запоем. Потому как интуитивно понимали: слишком остро. «Изюминка» же заключалась в другом: каждое слово и строчка были написаны про день насущный – тот самый, в котором они все жили. Ибо персонажи, за исключением, пожалуй, умершего «командарма Гаврилова», все как один – «кремлёвские небожители» или приближённые к оным.

Понимали это и сами «небожители». У человека из «дома номер первый» явно топорщились сталинские усы, да и разговаривал он с выраженным кавказским акцентом. Об этом нигде не говорилось, но догадливый читатель, проглатывая повесть где-нибудь на коммунальной кухне глубокой ночью, это просто чувствовал. И на страницах книги узнавал не только Ворошилова (под партийным именем Потап), но и знаменитых столичных докторов, «закамуфлированных» столь небрежно, что становилось понятно: сделано это вполне умышленно.

Властям «Повесть непогашенной луны» не понравилась. Прежде всего, потому, что, если верить написанному Пильняком, Фрунзе убили, причём по команде сверху.

Писателя, конечно, поприжали. Отныне автора злополучной повести никто не печатал. Рукописи отказывались принимать прямо с порога. Одновременно с этим пришлось позабыть и сладкие загранкомандировки. А ещё куда-то подевались многочисленные друзья и прихлебатели – они буквально разбежались. Рядом не осталось никого. Остался лишь страх. Всепоглощающий и неотступный.

К 1937-му, когда Пильняка арестуют, писатель лишится даже страха. Многолетняя боязнь за собственную жизнь сделает своё дело: страх станет частью его самого – нервного, с бегающими глазками, почти трясущегося от ожидания чего-то непоправимого больного человека. На следствии без всякой утайки он признается во всей галиматье, которую потребуют от него подписать. А потом «талантливого» Пильняка расстреляют. В назидание другим.

И всё же в Кремле понимали: прошляпили. Ведь даже если не станет автора, написанное им останется. Дай срок – и всё это повылазит из всех щелей. Выдумка выдумке рознь. «Писанина» Пильняка оказалась не просто фантазийной выдумкой в стиле Уэллса – в ней явно прослеживалось что-то другое. Чем не «история болезни»?

Говоря же о настоящей истории болезни, скажу, что она значительно скромнее литературного опуса: всего 10 тонюсеньких листочков; причём последний, десятый, практически чистый. Однако это не умаляет ценности этого документа. Как с медицинской, так и с медико-правовой точки зрения.

Фрунзе и Ворошилов на параде на Красной площади.

«ПОЛОЖИТЬ ПОД НОЖ»

Миф № 4. Показаний для проведения Фрунзе хирургической операции не было. Язву можно было лечить консервативно долгое время. «Положить под нож» полководца было приказано из самых высоких кабинетов.

Наличие каллёзной, или так называемой омозолелой, язвы желудка или двенадцатиперстной кишки, не поддающейся медикаментозному лечению, ограничивающей эвакуаторную функцию и сопровождающейся кровотечениями, является прямым показанием к оперативному вмешательству. И чем раньше эта операция будет произведена – тем лучше. В противном случае пациент рискует погибнуть.

Из протокола вскрытия:

«…Выход желудка с трудом пропускает мизинец. Снаружи пилорической части замечается плотное припаяние сальника и ряд фиброзных спаек, придающих ему крайне неровный вид… В двенадцатиперстной кишке за выходной складкой замечается углубление около одного-полутора сантиметров диаметром, с очень плотными краями. Дно углубления имеет мозолистый, белесоватый вид…»

В случае с Фрунзе вокруг обнаруженной зарубцевавшейся язвы двенадцатиперстной кишки имелось выраженное рубцовое уплотнение. Органическое сужение выходной части желудка (так называемый стеноз привратника) – явление крайне опасное. Язва не поддавалась консервативному лечению; серьёзная сопутствующая патология – спаечный процесс в подвздошной области – вызывала невыносимые страдания. Кроме того, отмечались желудочно-кишечные кровотечения. Думаю, хирурги подозревали у Фрунзе и онкологическое заболевание.

Таким образом, показания для проведения операции были. Причём – явные.

Было, 1925 г. Избавляясь от своих соратников, Сталин вычищал их и из истории.

Фото: wikimedia.org

«НУЖНЫЕ ДОКТОРА»

Миф № 5. Несмотря на то что до операции М. В. Фрунзе лечился в Кремлёвской больнице, оперировать его отправят в Солдатёнковскую (ныне – Боткинскую) больницу. Это было сделано намеренно, ибо там полководца поджидала бригада «нужных» докторов.

В те годы в «Кремлёвке» ещё не было хирургического отделения, так как больницу для нужд высшей номенклатуры только-только начали обустраивать. И всю кремлёвскую знать оперировали в Содатёнковской больнице.

Теперь о врачах. Оперировал Фрунзе профессор хирургии Владимир Николаевич Розанов. Блестящий хирург, доказавший своё мастерство ещё в годы работы в московской Староекатерининской больнице для чернорабочих и во время русско-японской войны; в 1910-м, при открытии Солдатёнковской больницы, он организовал и возглавил её хирургическое отделение. Именно Розанову (совместно с немецким профессором Борхардтом) партия большевиков в апреле 1922 года доверила извлечь из тела В. И. Ленина пулю, оставшуюся после покушения на вождя эсерки Каплан. Он же оперировал тов. Сталина по поводу острого аппендицита.

Однако не всегда обходилось гладко. В мае 1924 года через несколько дней после операции прямо на руках Розанова скончался известный большевик тов. Ногин. От повторного желудочного кровотечения. Не самая частая причина смерти в стенах клиники, да ещё под присмотром опытного клинициста. В 1933 году на операционном столе умер известный психиатр П. Ганнушкин (страдал раком толстой кишки), который доверился профессору Розанову в паре с другим корифеем от хирургии – Алексеем Мартыновым.

В двадцать пятом году Владимиру Николаевичу, за плечами которого имелся большой хирургический опыт, было 53 года – самый творческий для врача возраст.

Ассистировали Розанову не менее опытные хирурги – Иван Иванович Греков и уже упомянутый нами Алексей Васильевич Мартынов. Цвет советской хирургии. Профессор Греков специально приехал из Ленинграда, где заведовал хирургическим отделением в Обуховской больнице (позже станет её главным врачом). С 1919 года Иван Иванович возглавлял хирургическое общество имени Н. И. Пирогова; за год до описываемых событий был избран председателем XVI Всероссийского съезда хирургов.

Профессор Мартынов считался признанным хирургом-клиницистом. Широкому кругу практикующих врачей был известен своими трудами, посвящёнными хирургическому лечению болезней желчных путей, щитовидной и поджелудочной желёз, облитерирующего эндартериита. Достаточно сказать, что экстренную операцию на желчных путях академику Павлову делал именно Алексей Васильевич (И. П. Павлов в благодарность посвятил хирургу одну из своих монографий); да и легендарного Григория Котовского после фронтового ранения поставил на ноги опять же Мартынов (супруга комбрига, врач по образованию, была его ученицей).

Как видим, оперировали Фрунзе в прямом смысле виртуозы от хирургии, репутация которых была общеизвестна.

СКАЛЬПЕЛЬ «ДЛЯ ГАЛОЧКИ»

Миф № 6. Хирурги выполнили операцию формально, что называется, «для галочки», практически ничего не сделав.

Что же обнаружили хирурги в брюшной полости? Как ни странно, ничего такого, что могло бы их удивить или серьёзно озадачить: спайки сальника в области слепой кишки, сращение привратника (выходной части желудка) и двенадцатиперстной кишки со смещением их кверху и кзади, а также сращение желчного пузыря с двенадцатиперстной кишкой; уплотнение привратника и рубец в двенадцатиперстной кишке на месте зажившей язвы. Определившись с диагнозом, хирурги быстро рассекли брюшинные спайки, провели иммобилизацию привратника и… закончили операцию. Как посчитали профессора, больше им делать в брюшной полости было нечего.

Закономерный вопрос: почему профессор Розанов, ограничившись ревизией органов брюшной полости и рассечением спаек, не произвёл резекцию пилорического отдела желудка или так называемую пилоропластику? Отвечу: не знаю. Видимо, посчитал, что зарубцевавшаяся язва не представляла угрозы для жизни пациента.

Замечу, полостная операция – всё равно что полёт пилота в кабине управляемого им самолёта. Безусловно, многое в работе врача и пилота основано на неких установленных правилах-шаблонах: при одной ситуации делать то-то, при другой – что-то ещё. Но жизнь гораздо сложнее шаблонов и инструкций – тем более когда ты в небе или в человеческом нутре. Хирург, как и лётчик, зачастую действует по обстановке. Тем, кто на переднем крае, всегда виднее – что, как и почему. Следовательно, оперировавшим Фрунзе хирургам было лучше знать – делать резекцию или нет. Хотя можно предположить, что Владимир Николаевич Розанов, заметив проблемы, связанные с ингаляционным наркозом, решил не рисковать и отказался от сложной радикальной операции.

Скорее всего, так оно и было. Ведь на резекцию желудка потребовалось бы гораздо больше времени, нежели ушло на ревизию органов брюшной полости. А значит, и наркотического вещества…

Стало, 1939 г. Неугодные Сталину были заретушированы. Но Фрунзе, как видим, остался.

Фото: wikimedia.org

НЕСТЫКОВКИ

Миф № 7. Фрунзе умер на операционном столе, не приходя в сознание.

При чтении истории болезни М. В. Фрунзе нельзя не заметить некоторые отклонения от устоявшегося в медицинской среде стандарта ведения подобного рода документов. И это несмотря на то что пациента, находившегося в самой элитной клинике страны, курировали достаточно именитые доктора.

Пересмотрев в который раз странички дневника за 28-30 октября, я так и не смог обнаружить записи с описанием сознания. По крайней мере, о сознании находившегося в стационаре пациента вплоть до ночи 31 октября не сказано ни слова. Впрочем, как и об общем состоянии больного, что для любого дневника на страницах истории болезни дело наипервейшее. И это, честно говоря, настораживает. Хотя бы потому, что именно данное обстоятельство, несомненно, послужило поводом для разного рода спекуляций относительно умышленного умерщвления военачальника. Большинство из тех, кто занимался этой темой, никак не могли понять: проснулся тов. Фрунзе после наркоза или всё-таки нет?

Как показали записи в истории болезни Фрунзе, пациента, вопреки утверждениям многих «исследователей», отнюдь не «зарезали на операционном столе». (И это понятно, ведь наркома оперировали ведущие хирурги страны.) После операции, проводимой под ингаляционным (в данном случае – масочным) наркозом, Михаил Васильевич не только проснулся, но и вплоть до 31 октября находился в сознании. Таким образом, он отошёл-таки от наркотического сна, правда, почти через четыре часа после первой капли эфира. И запись врача в истории болезни от 29 октября – полное тому доказательство: «…Больной проснулся после наркоза около 4½ часа дня». Фрунзе отвечал на вопросы врачей, самостоятельно оправлялся лёжа, реагировал на окружающих.

«Спутанность сознания», а потом и его полная потеря наступили лишь поздней ночью 31 октября, за считанные часы до смерти. Медленное умирание военачальника растянется на 39 часов.

Следовательно, говорить о том, что Михаила Васильевича Фрунзе «зарезали врачи», как минимум показать своё невежество. Легендарный военачальник скончался от послеоперационных осложнений. И это следует твёрдо уяснить.

ПЕРЕДОЗ

Миф № 8. Врачи специально передозировали наркоз, чтобы таким образом хитроумно «завуалировать» смерть Фрунзе.

За наркоз во время операции отвечал хирург Алексей Очкин.

Судя по записям в истории болезни, с самого начала операции появились проблемы: перевозбуждённый пациент никак не мог войти в наркотический сон. Стало понятно, что одного эфира для наркоза недостаточно. Именно по этой причине пришлось прибегнуть к хлороформу. Процесс с усыплением больного явно затянулся. Чтобы усыпить Фрунзе, в общей сложности понадобилось не менее получаса.

Профессор В. Н. Розанов, оперировавший Фрунзе.

Лучшее, что можно было сделать, немедленно прекратить операцию. Но она, по сути, только началась. Отступать было поздно. (Действительно, как потом оправдаться перед Кремлём, что операция сорвалась по причине бессилия эскулапов при осуществлении элементарной процедуры по усыплению? Если коллеги поймут, то члены ЦК – вряд ли.) Пришлось идти до конца.

Общая продолжительность нахождения Фрунзе под наркозом составила немногим более часа. При том, что сама операция заняла всего тридцать пять минут. Было израсходовано 140 г эфира и 60 г хлороформа.

Алексей Дмитриевич Очкин не в первый раз давал наркоз. И вполне отдавал себе отчёт в том, что хлороформ, в отличие от того же эфира, значительно токсичнее. Но даже не в этом заключался риск: известно, что разница между наркотической и смертельной дозами этого препарата столь мала, что при его применении слишком велик шанс совершить роковую ошибку. Кроме того, использование эфира с хлороформом значительно усиливает токсическое действие последнего. Так что у отвечавшего за наркоз хирурга, по сути, не имелось «запасной площадки»: он просто не имел права рисковать! Однако «хлороформатор» рискнул.

По-настоящему хирурги заволновались лишь тогда, когда пациент не пришёл в себя ни через час, ни через полтора часа, ни через два…

Алексей Очкин был сыном железнодорожного служащего. В 1911 году закончил медицинский факультет Московского университета, после чего проходил трёхлетнюю стажировку в Солдатёнковской больнице у профессора Розанова. В 1922-м был включён в кадровый состав кремлёвского Лечебно-санитарного управления. Ничего удивительного, что в октябре 1925 года именно этот человек окажется у операционного стола, на котором лежал наркомвоенмор тов. Фрунзе.

Однако было в биографии этого человека одно «слабое звено»: в годы Гражданской войны Алексей Очкин служил главным врачом хирургического госпиталя в Первой конной армии Будённого. Последнему доктор был сильно обязан, ведь до того, как оказаться лекарем лихих будённовцев, он побывал в белогвардейском плену, где тоже не сидел сложа руки – лечил врагов Советской власти; тех самых, кто проливал кровь её защитников. Но Семён Михайлович, войдя в положение Очкина, посоветовал на прошлое навсегда махнуть рукой.

Но только навсегда ли? Фрунзе считался главным политическим оппонентом Будённого и Ворошилова. Именно последний станет наркомвоенмором после смерти Михаила Васильевича.

Главный вопрос: имелся ли в действиях хирурга-«наркотизатора» преступный умысел? Мог ли доктор Очкин пойти на преступление, выполняя политический заказ своего бывшего шефа (Будённого), который, как считают некоторые, мог действовать в интересах Хозяина? Кое-кто так увлёкся этой версией, что даже во время операции наркома усмотрел где-то в больничных коридорах «Боткинки» «усы Будённого». Впрочем, сегодня версия о том, что именно Очкин по команде из Кремля «убил» Фрунзе, передозировав наркотические препараты, стала почти официальной. И в подтверждение этому приводят в качестве примера блистательную карьеру будённовского хирурга.

Действительно, в 1928 году Алексей Очкин станет заведующим хирургическим отделением Кремлёвской больницы; в 1936-м окажется доктором медицинских наук (без защиты диссертации). С 1938 года – профессор кафедры хирургии ЦИУ врачей. Через год – депутат Моссовета. Лезвие топора «Большого террора» обойдёт этого человека стороной, даже не шоркнув. И это несмотря на то что именно по его то ли врачебной ошибке, то ли головотяпству в 1939-м от банального аппендицита умрёт вдова Ильича Надежда Крупская. (Многие ничуть не сомневались: уж это-то точно «заказ»!)

Теперь поговорим о хлороформе.

Как писал великий Парацельс, «всё есть яд, и ничто не лишено ядовитости; лишь доза делает яд незаметным». С этого и начнём.

Ароматическое вещество, хлороформ – опасный яд. 50 грамм этого препарата – доза, способная убить. И это неспроста: основным метаболитом (продуктом распада) препарата является фосген. Тот самый, что из разряда боевых отравляющих веществ, предназначенных косить людские жизни целыми полками и армиями. Поэтому иметь дело с таким препаратом, как хлороформ, большая ответственность.

За стенами этого здания в октябре 1925 года произошла трагедия. Фото: Виктор СЕНЧА.

Для того, чтобы усыпить Фрунзе, понадобилось все шестьдесят! Плюс неимоверное количество эфира. Кто-то спросит: куда смотрел доктор, отвечавший за наркоз? И на это есть ответ. Нет, Алексей Очкин целенаправленно наркома не убивал. Его действия следует расценивать всего лишь как рискованную самонадеянность. И вот почему. Как у любого наркотического вещества, высшая разовая (в том числе – смертельная) доза хлороформа определяется индивидуально. Известны случаи, когда люди гибли от последствий масочного наркоза при употреблении всего 20 г этого вещества. Но есть и другие примеры: пациенты выживали при дозировке в 70, 90 и даже 100 г хлороформа! Следовательно, дело не только в количестве опасного препарата, но и в чём-то другом. Например, в скорости поступления ядовитого вещества в организм.

Не секрет, что для ингаляционного наркоза (при применении маски для вдыхания) на час операции, как правило, требуется не более 40 мл (60 г) хлороформа (плотность вещества 1,5 г/мл), эфира (плотность 0,71 г/мл) – значительно больше (150 мл, или 107 г). Таким образом, средняя скорость поступления хлороформа в организм колеблется в пределах 0,66 мл/мин, или 1 г/мин; эфира – 2,5 мл/мин, или 1,75 г/мин. Но и это не всё. Если заметили, рассуждая о количестве препаратов, требующихся для осуществления наркоза, мы оговорились: «не более». То есть 60 г хлороформа на час операции – та критическая планка, выше которой введение препарата чревато серьёзными осложнениями. Зная об этом, опытные врачи, давая хлороформный масочный наркоз, обычно перестраховывались, доводя среднюю скорость поступления наркотического вещества не до 1 г/мин, а всего лишь до 0,5-0,7 г/мин. Такой осторожный подход к хлороформу себя всегда оправдывал, помогая избежать трагической развязки.

Ничего подобного в случае с Фрунзе не просматривается. За первые двадцать минут перед операцией было затрачено 140 г эфира, а это 7 г/мин, что в 4 раза(!) превысило допустимые пределы. При масочном наркозе для усыпления посредством хлороформа требуется от силы 7-8 минут; пусть в случае с Фрунзе, который чрезвычайно тяжело засыпал, будет все десять. Оперировали наркома тридцать пять минут, плюс эти десять: получается сорок пять минут. Затрачено хлороформа 60 г, следовательно, скорость поступления ядовитого препарат, мягко говоря, зашкалила (более 1,3 г/мин). Выходит, наркотического вещества «накапали» в два раза больше, чем обычно требовалось для «простого смертного» больного. Если ещё учесть, что комбинация эфира с хлороформом существенно усиливает токсическое действие последнего, становится понятно, что с наркозом явно переборщили.

Можно предположить, что, сильно рискуя, Алексей Дмитриевич Очкин всё-таки надеялся на благоприятный исход. Однако Фортуна в тот день оказалась явно не на его стороне.

ПАРАЛИЧ СЕРДЦА

Миф № 9. Фрунзе могли спасти, если бы выхаживанием полководца занимались квалифицированные профессора.

Рядом с тяжелобольным Фрунзе неотлучно находились профессора-хирурги Розанов, Греков, Мартынов; им помогали профессора Обросов и Левин, а позже – и Плетнёв.

Павел Николаевич Обросов был известен в стране и за рубежом как талантливый хирург, виртуоз своего дела; с 1922 года возглавлял Лечсанупр Кремля, Институт им. Н. В. Склифосовского, кафедру 1-го Московского медицинского института. Лев Григорьевич Левин на тот момент являлся главным терапевтом-консультантом Лечсанупра Кремля и санчасти ОГПУ СССР. Был личным врачом Ильича, Феликса Дзержинского и др. большевистских бонз. Дмитрий Дмитриевич Плетнёв считался на тот момент самым авторитетным врачом-терапевтом; по сути, он был придворным, или кремлёвским, лейб-медиком*.

Тем не менее консультации именитых «светил» ничего не дали: Фрунзе умирал…

Под утро началась агония.

В 5 часов 40 минут всё было кончено. «Легендарный командарм» скончался.

Из больницы позвонили Сталину. Сказали, что М. В. Фрунзе умер. «От паралича сердца».

Случившееся в конце октября 1925 года в стенах Боткинской больницы явилось для врачебного персонала клиники чуть ли не трагедией вселенского масштаба. Практически «на ровном месте», во время так называемой плановой операции, на которой присутствовал весь цвет отечественных хирургов, скончался один из самых значимых кремлёвских военачальников. Сам нарком! И за смерть легендарного большевика, понимали врачи, кто-то должен был ответить. Но кто?

Через считанные минуты после смерти соратника (в 5 часов 50 минут 31 октября) в больницу прибыли Иосиф Сталин (Генсек ЦК ВКП(б)), Алексей Рыков (председатель Совнаркома СССР), Андрей Бубнов (начальник Политического управления РККА), Иосиф Уншлихт (заместитель умершего наркома), Авель Енукидзе (член ЦКК ВКП(б)) и Анастас Микоян (член ЦК и секретарь Северо-Кавказского крайкома партии). На лицах присутствующих читались растерянность и горе. Без слов было ясно, что партия и лично эти люди, являвшиеся её олицетворением, понесли тяжёлую утрату.

ПОДДЕЛКА

Миф № 10. Существующая ныне в архивах история болезни Фрунзе хранится исключительно для отвода глаз. Настоящая история подменена или же переписана.

Нет, историю болезни Фрунзе не переписывали. Её дописывали.

Первая дописка появилась уже 29 октября: «Перкуссия грудной клетки: всюду над лёгкими ясный звук. Дыхание всюду везикулярное. Границы сердца: правое – у правого края грудины, левая – по linia mammollaris. Тоны сердца чистые, но умеренно глуховаты. Печень не прощупывается, болезненность в области желчного пузыря и на месте операционной раны после бывшей операции аппендэктомии».

Вторая – днём следующего дня. Написана тем же мелким почерком, каким была сделана первая, правда, другими чернилами: «В 13 часов было беспокойное состояние при пульсе 130 ударов в минуту, ритмичный, но слабоват... В 14 ч был пульс 130 в минуту, с такими же характеристиками».

Похороны Фрунзе.

Сравнив обе записи, находим нечто общее, а именно – отклонения со стороны сердечно-сосудистой системы: в первом случае «тоны сердца… умеренно глуховаты», во втором – «пульс 130 ударов в минуту… слабоват». Всё это выглядит несколько странно – одна вставка, другая… То ли доктор рассеянный, то ли… Подумаешь, тоны сердца глуховаты, а пульс частит! Может, не стоило огород городить?

Стоило. И вот почему. Почти виртуозно акцентированы проблемы со стороны работы сердца: тоны «глуховаты» (а не глухие), пульс «слабоват» (но не слабый). Тот, кто дописывал, пытался всех убедить, что с самого начала у пациента имелись проблемы, связанные с сердцем. Именно сердцу, этому «пламенному мотору» легендарного полководца, будет отведена не самая благодарная роль. Роль «стрелочника». Сердце используют, навесив на него, что называется, всех собак…

Таким образом, истинность истории болезни подтверждает хотя бы наличие дописок, о которых было сказано выше. Ведь будь эта история фальшивкой – ни о каких подобных артефактах не могло быть и речи: фальшивка выглядит всегда правдоподобнее своего оригинала – чище, надёжнее, точнее. Да и, по правде говоря, не было особой причины переписывать начисто не совсем безупречный документ.

Сохранилось ещё кое-что. Например, такая запись, взятая из описания хода операции: «Во время обследования органов брюшной полости, несмотря на значительно затраченное количество эфира 140,0 и хлороформа 60,0, получался сильный рефлекс, отражавшийся на падении сердечной деятельности. Впрыснуто 4,0 20% Ol. Camphorae. По окончании операции двукратная рвота небольшим количеством (около 2-3 чайных ложки) желчью».

И врач, писавший эти строки (скорее всего, это был В. Н. Розанов), прекрасно знал, что речь идёт о передозировке, не упомянуть о которой он просто-напросто не имел права. Ещё раз подчеркну: будь история болезни фальшивкой, этот абзац мы бы никогда не увидели. Поэтому сомневаться в подлинности документа не приходится.

ЧТО ПОКАЗАЛО ВСКРЫТИЕ?

Миф № 11. Фрунзе умер от того, что у него не выдержало сердце.

Из протокола вскрытия:

«Анатомический диагноз. Зажившая круглая язва двенадцатиперстной кишки с резко выраженным рубцовым уплотнением серрозного покрова соответственно местоположению упомянутой язвы. Поверхностные изъязвления различной давности выхода желудка и верхней части двенадцатиперстной кишки, фиброзно-пластический перитонит в области выхода желудка, области печеночно-двенадцатиперстной связки, области слепой кишки и области рубца старой операционной раны правой подвздошной области. Острое гнойное воспаление брюшины.

Паренхиматозное перерождение мышцы сердца, печени, почек.

Ненормально большая сохранившаяся зобная железа. Недоразвитие (гипоплазия) аорты и крупных артериальных стволов. Рубец стенки живота в правой подвздошной области и отсутствие червеобразного отростка после бывшей операции. (1916 г.)

Заключение. Заболевание Михаила Васильевича Фрунзе, как показало вскрытие, заключалось, с одной стороны, в наличии круглой язвы двенадцатиперстной кишки, подвергшейся рубцеванию и повлекшей за собой развитие рубцовых разрастаний вокруг двенадцатиперстной кишки, выхода желудка и желчного пузыря; с другой стороны, в качестве последствий от бывшей в 1916 году операции – удаления червеобразного отростка, имелся старый воспалительный процесс в брюшной полости. Операция, предпринятая 29 октября 1925 года по поводу язвы двенадцатиперстной кишки, вызвала обострение имевшего место хронического воспалительного процесса, что повлекло за собой острый упадок сердечной деятельности и смертельный исход. Обнаруженные при вскрытии недоразвитие аорты и артерий, а также сохранившаяся зобная железа являются основой для предположения о нестойкости организма по отношению к наркозу и в смысле плохой сопротивляемости его по отношению к инфекции.

Наблюдавшиеся в последнее время кровотечения из желудочно-кишечного тракта объясняются поверхностными изъязвлениями (эрозиями), обнаруженными в желудке и двенадцатиперстной кишке и являющимися результатом упомянутых выше рубцовых разрастаний.

Вскрытие производил профессор А. И. Абрикосов.

Подписали: Замнаркома здравоохранения З. П. Соловьев. Зав. Мосздравотделом В. А. Обух. Главный врач С. С. Молоденков. Профессора: А. И. Абрикосов, И. И. Греков, А. В. Мартынов, В. Н. Розанов, П. Н. Обросов, Д. Д. Плетнев. Доктора Б. Я. Шимшелевич, А. Д. Очкин, П. Т. Приданников».

«Известия», 1 ноября 1925 г.

Судя по заключению проф. Абрикосова, больной Фрунзе скончался от «хронического воспалительного процесса», повлекшего за собой «острый упадок сердечной деятельности».

Посмертная маска М. В. Фрунзе.

Подписи под патологоанатомическим заключением более чем серьёзные – от замнаркома здравоохранения тов. Соловьева и заведующего Мосздравотделом Обуха до профессора Плетнёва. Другое дело, что все эти лица явились своего рода свидетелями, так как их подписи лишь засвидетельствовали то, что было зафиксировано Алексеем Ивановичем Абрикосовым. Усомниться в том, что обнаружил при вскрытии профессор Абрикосов (именно он за полтора года до этого руководил вскрытием тела Ленина), не посмел бы никто. Не хватало ни авторитета, ни опыта. Даже если у кого-то хватало авторитета – не было опыта; а опытным недоставало авторитета. Только у него, по сути, главного придворного патологоанатома Страны Советов, было всё в достатке – и опыта, и профессионального веса. И об этом знали все. В том числе те, кто оперировал Фрунзе и давал ему наркоз.

В медицинском мире имя профессора Абрикосова считается величиной поистине гигантской. Поэтому возражать профессору мы не будем (и не имеем на то права!), просто зададимся некоторыми вопросами. Так, согласно патологоанатомическому вердикту, было обнаружено, что у покойного «в области зобной железы жировое тело – вес 50,0», а также «недоразвитие (гипоплазия) аорты и крупных артериальных стволов».

Только вот с этой самой «гипоплазией» не всё понятно. Прозектору, конечно, было виднее, но зафиксированные им во время вскрытия параметры размеров аорты («…поперечник аорты над клапанами 7 см, в грудной части 5 см, в нижнем отделе брюшной части – 3 см») показывают, что они, в общем-то, соответствовали варианту нормы*.

Заключение о том, что сохранившаяся зобная железа могла вызвать нестойкость организма по отношению к наркозу, на мой взгляд, не выдерживает никакой критики. Однако, как уже сказал, критиковать именитого профессора не станем, просто усомнимся: может, могла, а может… и не имела к этому никакого отношения.

Допустим, ни первое, ни второе не повлияло на «нестойкость организма по отношению к наркозу и в смысле плохой сопротивляемости его по отношению к инфекции». Тогда что же привело к кардиоплегии, вызвавшей смерть? Может, «острый дегенеративный миокардит» вследствие «паренхиматозного перерождения сердечной мышцы», обнаруженного профессором при вскрытии? Однако есть маленькое «но»: Фрунзе на сердце никогда не жаловался. «Переродиться» что-то там в груди за 39 часов просто не успело бы! Другое дело, если профессор Абрикосов под этим термином подразумевал что-нибудь другое. Например, выводя «переродиться», он имел в виду «видоизмениться» и писал об изменениях, произошедших в последние часы жизни наркома. Пусть будет так. Тогда эти «перерождения» (то бишь внешние и функциональные изменения) должны были появиться не только в сердце, но и прочих паренхиматозных органах.

Теперь ещё раз пробежимся глазами по результатам вскрытия. Так и есть: «Паренхиматозное перерождение мышцы сердца, печени, почек». Кажется, мы на верном пути. «Переродилось» не только сердце, но также печень и почки. Выходит, у Михаила Васильевича помимо сердца, болели и другие паренхиматозные органы? Кто знает, может, и болели, только ни на один из указанных органов он практически не жаловался. Следовательно, при жизни (по крайней мере, до госпитализации в Боткинскую больницу) проблем с сердцем, печенью и почками у него не было. А если и появились, то не от пагубного ли воздействия запредельных доз эфирно-хлороформной отравы? Интоксикация, приведшая к пагубным изменениям (по Абрикосову – «перерождению») паренхиматозных органов. И вот это уже кое-что.

Хлороформ (трихлорметан) – сильнейший гепатотропный и нефротоксичный яд. (Ещё раз вспомним про его метаболит – фосген.) Печень и почки – органы, наиболее чувствительные к этому препарату.

Могила М. В. Фрунзе у Кремлёвской стены. Фото: Виктор СЕНЧА

Продолжительный сон после масочного наркоза мог свидетельствовать только об одном – о чрезмерной дозировке препаратов, применяемых во время операции. Выход из хлороформного сна после прекращения подачи препарата происходит в течение 10-15 минут, от силы – через полчаса. Полтора-два часа – это трагедия, явная передозировка. И уж никак не три! Об отравлении обычно сигнализируют симптомы.

Самым главным симптомом, указывающим на отравление любого характера, является рвота. Рвота появилась у Фрунзе сразу после операции: «…до 7 часов вечера рвота была желчью, 5 раз, небольшим количеством». После инъекции морфия больной заснул на несколько часов. Ухудшение началось после двух часов ночи тридцатого октября: вновь рвота; как заподозрили доктора, содержимое с примесью крови. «В 5 часов утра последняя рвота желчью 30 гр.».

С этого времени (с утра тридцатого) появилась сильная икота. Икота – признак выраженной интоксикации организма. За день до смерти Фрунзе ещё в сознании, с утра предъявлял жалобы на боли в спине и тяжёлую голову. В час дня в поведении больного появляется беспокойство, частота пульса зашкаливает – до 130 ударов в минуту, слабого наполнения. Выраженная тахикардия может свидетельствовать как о развивающемся перитоните, так и об осложнениях, вызванных хлороформной интоксикацией.

Забыться помогают инъекции морфия. К концу второго дня стало особенно тяжело – к животу было не прикоснуться, пациент с трудом открывал глаза. В два ночи тридцать первого возникает спутанность сознания, а потом и полная его потеря. В себя он уже не придёт…

Продолжающаяся икота, беспокоившая Фрунзе, появилась не случайно. Она – признак начавшейся уремии, то есть почечной недостаточности. Токсическая икота – своего рода лакмусовая бумажка: частичное блокирование работы почек привело к запредельной интоксикации организма, кровь пациента оказалась переполненной ядовитыми продуктами распада. На следующий день после операции больной предъявлял жалобы «на боли в спине и тяжесть в голове. Пульс 120 ударов минуту…» Уже они, эти жалобы, указывают на серьёзные проблемы с почками. Сегодня этот феномен (явления интоксикации, сопровождающиеся высокой температурой, икотой и болезненностью области почек при крайне плохих показателях анализа мочи, скачущее давление и зашкаливающий пульс) назвали бы «шоковой почкой». Что творилось в это время с печенью, можно только гадать.

Пострадали, несомненно, не только почки и печень, но и миокард. Хватило совсем короткого времени, чтобы в этих органах начались необратимые процессы – те самые «перерождения», о которых упоминал профессор. И если всё было именно так, значит…

Значит, всеми уважаемый профессор Абрикосов мог просто-напросто защитить высокопоставленных коллег своим авторитетом, сведя причину смерти на проблемы, связанные (помимо перитонита) исключительно с сердечно-сосудистой системой.

Памятник профессору А. Д. Очкину (дававшему наркоз Фрунзе) перед хирургическим отделением Боткинской больницы. Фото: Виктор СЕНЧА

«Не выдержало сердце». Такой вердикт устраивал каждого. А заодно и снимал все вопросы.

Подведём итоги. Смерть Михаила Фрунзе наступила вследствие послеоперационного разлитого перитонита. Это и есть основная причина смерти. Плюс паралич сердца.

Перитонит лечится, даже разлитой (распространённый). Другое дело, что прогноз при этом осложнении, как правило, неблагоприятный. То есть плохой. Даже в наши дни, когда в распоряжении лечащих врачей антибиотики широкого спектра действия – вплоть до самых «свирепых», не оставляющих любому возбудителю ни шанса. Однако отечественный пенициллин появится лишь в годы войны, в сороковые (на западе – в конце тридцатых). Это раз.

Второе. Перитонит не возникает на пустом месте. Обычно он является проявлением какой-либо инфекции (хотя встречается и так называемое асептическое воспаление). Риск летального исхода существенно увеличивает воспаление, вызванное стрептококковой инфекцией. При отсутствии антибиотиков стрептококк косил людей миллионами.

Из протокола вскрытия:

«В мазках, сделанных из содержимого полости живота, обнаружен стрептококк».

Таким образом, Михаил Фрунзе умер от перитонита, вызванного именно стрептококковой инфекцией, выявленной при бактериоскопии мазков. И это чрезвычайно важно.

Но был, конечно, и другой фактор: наркозная (наркотическая) передозировка.

Усыпить высокопоставленного чиновника для хирургов было делом чести. Об отмене операции не могло быть и речи. Эмоциональный по натуре, Фрунзе, оказавшись в операционной, явно нервничал. Это и явилось причиной плохого засыпания. Врачи же старались. Особенно доктор Очкин. Он понимал, что неспособность усыпить пациента поставит под удар и его личную репутацию. По крайней мере, перед коллегами по цеху. И, несмотря на опасность передозировки, он эту самую дозировку всё увеличивал и увеличивал. До тех пор, пока больной не впал в глубокий медикаментозный сон.

Имел место ещё и третий фактор. Изношенность организма. Физически сильный внешне, на самом деле Михаил Васильевич, как уже говорилось, был серьёзно болен. Тюрьмы, каторга, скитания, Гражданская война также не лучшим образом сказались на его состоянии здоровья.

Так что же сгубило легендарного «командарма Гаврилова»?

Обстоятельства. Сложив воедино «мозайку», получаем следующее. Резкий упадок защитно-иммунных сил организма вследствие ослабления работы жизненно важных органов (печени, почек, сердца) из-за тяжёлого отравления парами хлороформа привело к развитию внутрибрюшинной стрептококковой инфекции. При отсутствии антибиотиков (как видно из дневников истории болезни, проводилась лишь так называемая симптоматическая терапия) организм один на один столкнулся с грозным врагом, который в результате оказался сильнее.

Всё вышесказанное заставляет задуматься над утверждениями тех, кто обвиняет кремлёвскую верхушку и лично генсека Сталина в преднамеренном убийстве соратника-конкурента в партийной борьбе. Вправе ли они обвинять человека в преступлении, которого тот не совершал?

Бюст Фрунзе у Министерства обороны. Фото: Виктор БАРАНЕЦ

Итак, преступного умысла в отношении прославленного военачальника не было. Михаила Фрунзе никто преднамеренно не убивал. Его сгубили хлороформ и стрептококк – коварные убийцы, которые при отсутствии прочной обороны (крепкого здоровья и антибиотиков) не оставили пациенту ни шанса.

Имели место: переоценка своих возможностей «наркотизатора» Очкина – раз; «изношенность» организма пациента (серьёзная сопутствующая патология) – два; и, наконец, снижение иммунной системы (иммунитета), приведшее к развитию послеоперационного стрептококкового перитонита. Это три.

Всё остальное, на мой взгляд, из области домыслов. Поэтому любителей «вселенских заговоров» и «заказных» убийств искренне прошу с выводами не спешить. Ведь слово – не воробей, а рукописная каракуля – опасней пистолета…

И последний вопрос: могло ли что-нибудь спасти жизнь Михаила Фрунзе? Несомненно. Например, отказ от операции. Или, на худой конец, её отсрочка с целью более качественной подготовки пациента к оперативному вмешательству. Другое дело – надолго ли?

ОБ АВТОРЕ

Сенча Виктор Николаевич.

Фото: из личного архива

Сенча Виктор Николаевич (1960).

В 1984 году закончил Томский мединститут, военно-медицинский факультет. В 2004 г. – Московскую государственную юридическую академию (ныне – Московский государственный юридический университет им. О. Е. Кутафина), по специальности юриспруденция.

С 1984 по 2007 гг. (с небольшим перерывом) – служба в рядах Вооружённых Сил, от врача части воздушно-десантной дивизии до старшего инспектора Центральной военно-врачебной комиссии Министерства обороны РФ. Подполковник медицинской службы запаса. Стаж экспертной работы - более 20 лет. С 2008 года занимается правозащитной и экспертной работой, публицистикой.

Автор книг: «Этюд с кумачом без белых перчаток» (2012 г.); «Полчаса из прошлого» (сборник рассказов, 2012 г.) и др. Готовится к печати книга «Неизвестное об известном: Фрунзе и Киров». Лауреат Литературного проекта «Наследие Вятского Юга». Живёт в Москве.